Утро выдалось солнечным, осень все-таки соизволила выдать подобие бабьего лета. Поразительно, после стольких дождей и промозглого ветра, ободравшего все деревья, которые теперь стоят голыми.
Кавалерия не любила осени, хоть ей по статусу и полагалось относиться ровно ко всему происходящему. Чтобы изжить в себе неприязнь к времени года, женщина решила по максимуму заняться делами, но работа текла как-то вяло. Так вышло, что ноги сами привели Кавалерию в пегасню, где уютно фыркали и сопели пеги, которым было в принципе плевать на смену времен года, лишь бы было тепло и сытно. Сытно бывало не всегда, но пегасня была надежной, и холода не пропускала. Это давало волю любителям ночевать здесь. И зимой тоже, хотя это и не приветствовалось. Но шныры – народ безбашенный и закаленный, так что возражать было бесполезно.
- Пегам не важна смена погоды оттого, что они с двушки, - думала Кавалерия, разглаживая в руке уздечку, которую кто-то из новичков бросил комом, - А я отсюда. И происходящее меня задевает. Какие своевременные мысли, надо же. Канту и не снилось.
В пегасню вошла Рина, но директриса ее заметила не сразу. Только после громкого, привлекающего внимание приветствия. Калерия вскинула подбородок, обозначая внимание. Просьба Рины не была неожиданной.
- В Москву так в Москву. Неплохая манера сразу заявлять о цели своего визита, - задумчиво сказала директор, смерив девушку взглядом.
Последнее время Рина ей не нравилась. Не то, чтобы Кавалерия специально следила за кем-то из учеников, но в то же время все находились под ее пристальным вниманием, и с опытом она научилась замечать малейшие перемены. И теперь, когда Рина так притихла, и ушла в себя, Кавалерия искала этому объяснение, и не находила, хоть смутно и догадывалась, что виной всему – это проклятое путешествие в Междумирье, пусть и завершенное удачно.
Уж не затеяна ли эта экспедиция с целью разобраться во всем? Так это может быть опасно. Впрочем, она совсем скиснет, если я ее не отпущу.
- Отправляйся, - вздохнула женщина, - Не хочу навязывать свое мнение, но лучше будет тебе вернуться сегодня же.
Раннее возвращение, по соображению Кавалерии, должно было избавить Рину от опасности, и заодно дисциплинировать, сделать действия емкими и четкими. Золушке в свое время это здорово помогло не наделать глупостей.

Ощущать прохладную шершавую кожу под подушечками пальцев было приятно. Долбушин погладил обложку, не спеша открывать альбом. Да и зачем? Все фотографии он давно выучил наизусть. На сердце теплело от одного только осознания, что целая жизнь, запечатлённая в разные её моменты, у него в руках.
«Там только дети и покойники» - вспомнил финансист свои слова, адресованные одной из приживалок Дионисия.
Интересно, а кто тогда я? Ребёнок или мертвец?
Альбом открылся. Ясные глаза Анечки сияют счастьем и любовью – это фотография с её десятого дня рождения. Нины уже нет, но Алберт рядом с дочерью, делает для неё всё и всячески доказывает, что важнее у него никого и ничего нет. Отец для Ани непререкаемый авторитет, девочка верит ему безоговорочно и любит, зарывшись лицом в ткань делового костюма, искренне выразить переполняющие её эмоции: «Я люблю тебя, папочка!»
Глава второго форта полностью погружается в воспоминания. Те дни, когда у него ещё была любовь дочери, с лёгкостью оживают в идеальной памяти. Отходят на второй план и яростное Анино «Ненавижу!», и постоянные ночные кошмары последних дней, где неповторимые голубые глаза смотрят холодно и презрительно…
В кабинет просунулась голова Андрея. Не отрываясь от альбома, Долбушин зашарил рукой по столу – данное действие должно было подсказать телохранителю, что если он сейчас не исчезнет, то шеф кинется в него чем-нибудь. Андрей понял всё правильно, и потому поспешил доложить:
- К Вам Гай!
Рука финансиста зависла в воздухе. Губы сжались в тонкую линию.
Интересно, Гай специально подбирает время своих визитов? В последнее время он довольно часто обращает внимание на мои привязанности…
Кивком подтвердив телохранителю, что главу ведьмарей можно пропустить, Альберт включил экран, на который выводились данные с камер наружного видеонаблюдения. Увидел начальство, оценил, в какой компании оно к нему заявилось, и почувствовал, как внутри в тугой ком стянулся гнев.
Есть всего одна тема, заставляющая меня испытывать какие-либо сильные эмоции – тема моей семьи и, особенно, моей дочери. И горе тем, к кому эмоции я испытываю негативные! Ведь это означает, что он обидел Аню, – а такое не прощается!
Зонт громко стукнул об пол – камень Каина жаждал крови, и надеялся, что ему перепадёт хотя бы тот, на кого хозяин имел зуб.
Гай, словно почувствовав, что за ним уже наблюдают, обратился к пока невидимому подчинённому:
- Альберт Федорович, есть весьма занимательный разговор. И небольшой Вам презент…
Глава второго форта приподнял брови.
Разговор? Это, должно быть, о междумирьи. А вот презент… Не Уточкина же он мне на заклание приволок, право! Хотя, конечно, от такого презента я бы не отказался…
Долбушин на пробу согнул и разогнул в локте руку с зонтом.
Убью эльба. Пусть помучается перед смертью…
Охрана наконец открыла ворота, и гости прошли на территорию особняка.

Гая Долбушин встретил в холле – вежливость предполагала лично проводить начальника до кабинета. Глава ведьмарей был серьёзен и собран, но одет по обыкновению небрежно и с привычными, закрывающими глаза, тёмными очками на носу.
Не понятно с чего, Альберт вдруг вспомнил, как впервые встретился с Гаем. Не во время своего шнырства, нет, – как-то не сложилось, – а уже потом, когда Белдо привёл его на процедуру вживления эля, да представил заодно начальству. То ли бывшему ныряльщику было слишком любопытно разглядеть знаменитого главу ведьмарей во всех подробностях, то ли двадцатилетний парень не хотел показать неуверенности и, чего скрывать, страха, – но Гаю он уставился прямо в глаза. До того, как Дионисий Тигранович просветил шефа, с какой закладкой слился новенький…
Не с того ли дня была предрешена моя судьба? Я по случайности проник туда, куда не было доступа никому на свете. И хотя увидеть ничего особо важного не успел, мне открылась, как бы правильно выразиться, уязвимость неуязвимого. Гай тоже был человеком. Моя сила действовала на него. После подобного инцидента меня оставалось либо убить, либо приблизить. А Гай больше не расставался с тёмными очками. Жаль. Иногда мне дико хочется понять, о чём он думает на самом деле, чего хочет. Я уже не неопытный юнец, я бы всё понял. Но…
Гай коротко кивнул, предлагая начать разговор. Глава второго форта удивился было, что начальник предпочёл холл удобному кабинету, но первые же слова шефа всё расставили по местам.
- Альберт Федорович, я не захожу – времени у меня в обрез. Собственно, нынешняя встреча связана с недавними событиями в междумирье. Я не требовал и требую от Вас подробных разъяснений – картину событий мне удалось восстановить благодаря отличной памяти сотрудников форта.
Долбушин остался невозмутим, но про себя сделал соответствующие выводы:
Значит, разговор пойдёт не о междумирьи…
- Я разговаривал с многоуважаемым нашим фельдшером, и с сожалением вынужден констатировать, что наш план провалился – память к Ане вернулась не по нашей воле, и случилось несколько досадных конфузов.
В голосе Гая мелькнули обвинительные нотки.
Сначала Аню в опасной операции заставили участвовать, потом всех в какую-то дыру закинуло – всё серое, пустыня на неопределённое расстояние, туман какой-то – может, вредоносный! – и тут она сознание теряет. Разумеется, я среагировал! – подумал финансист, но вслух ничего не сказал и в лице почти не изменился – только губы поджал.
- Теперь разъясню суть моего плана. Он очень прост – мне требуется, чтобы Вы заставили свою дочь предать ШНыр. Убийство, присвоение закладки, сотрудничество с нашими людьми – мне все равно, выбирайте сами. Единственное условие – ее пчела должна умереть. И я гарантирую Вам, что после этого я оставлю Вас и Вашу дочь в покое. Вы сможете ее убедить, я уверен. Кому как не Вам знать, что жизнь после ШНыра существует, а перестать быть ныряльщиком – не конец света.
Вот так. Коротко и ясно. План действительно прост. С одной стороны. А с другой…
А что – с другой? К этому всё и шло. Какие ещё у тебя были варианты? Нет, никаких. Не было и быть не могло. Всё правильно. Я должен убедить Аню предать ШНыр. В конце концов, тут одни сплошные плюсы! Больше моя девочка не будет подвергаться таким опасностям, как: «застрять в болоте», «разбиться при нырке» и даже – как там звучит эта легенда? – «раствориться в свете двушки». И Гай оставит её в покое! Наконец-то. Не будет настаивать на её вступлении в наши ряды. Значит, эльба не будет, и опасности пострадать от него – тоже. Никаких опасных рейдов. Никаких больше заданий от Организации… Да, всё сложится очень удачно!
Однако глава ведьмарей ещё не закончил.
- Я не жду Вашего согласия. План окончательный и обсуждению не подлежит. В противном случае, лично я прикажу бросить силы всей нашей организации на убийство Ани. Я, конечно, ценю милые привязанности своих подчиненных, но это уже переходит все границы. Она всего лишь девчонка, и я не должен наступать на горло собственным интересам.
Идеальная память честно запомнила весь монолог, от начала до конца, но сам глава второго форта, как в ледник, вмёрз в слова «бросить все силы на убийство Ани». На мгновение задохнулся и едва-едва справился с лицом, допустив лишь лёгкую судорогу. Глаза застлала тёмная пелена, к горлу подкатила волна ужаса, и Долбушин обязательно наделал бы глупостей, вовремя не вспомни, что слова Гая только предостережение.
Всё в порядке. Никто мою девочку не тронет. Просто нужно выполнить поручение, уговорить её. Это не самая простая задача, но и трудностей не много. Разве мне нечего предложить взамен пегов и двушки? Заведёт живность какую-нибудь, а чудес я ей сам сколько угодно сотворю. От общежития же и работы любой сам сбежит, просить не придётся. Да, я справлюсь. Я справлюсь – и всё будет хорошо…
- Теперь о сроках. У Вас есть три недели. Зная подростковый максимализм, я догадываюсь, что Ане понадобится время. Три. Недели. Альберт, и не минутой больше.
Финансист почувствовал облегчение.
Срок – три недели? Ох, это даже лучше, чем я предполагал!
Глава второго форта степенно наклонил голову, и этот жест получился просто-таки образцом уверенности.
- Я всё понял. И всё сделаю.
Шеф, судя по всему, остался вполне доволен таким ответом. Он повернулся к своим спутникам, посмотрел на них и добавил, словно невзначай.
- И да, раз уж наш план провалился, я считаю, что ценность жизни некоторых людей существенно уменьшилась. До скорой встречи, Альберт.
Долбушин признался себе, что Гаю всё-таки удалось его удивить.
Значит, я угадал, и мне отдают Уточкина. В качестве подсластителя к почти-угрозе относительно Ани, так сказать…
Фельдшер, быстро угадавший, что означают слова шефа – взвыл и рухнул на колени. Глава ведьмарей, посчитав все свои дела завершёнными, исчез за дверью. «Свита» из берсерков утопала за ним.
Взгляд финансиста сосредоточился на скорчившейся почти у его ног фигуре. Внутри проснулось какое-то новое чувство, и на мгновение глава второго форта испугался, что это жалость. Но, нет. Жалостью и не пахло. Новым чувством оказалось брезгливое разочарование.
И вот это ничтожество доставило мне столько страданий, истрепало столько нервов? Из-за него я оказался разлучён с дочерью, умирал от тоски, вёдрами глушил коньяк, просыпался по ночам от жутких кошмаров, а теперь, в конце концов, Аня всё вспомнила, и я остался для неё ведьмарём-убийцей, не заслуживающим хорошего отношения?..
Альберт шагнул вперёд, поднимая зонт.
Только что беспомощно скулящий, Уточкин вдруг резко отпрыгнул в сторону. Долбушин замер. Если Гай просто удивил его, то гениальный гипнотизёр из Сызраньской психбольницы – глубоко потряс.
- Куда же вы, любезнейший? – окликнул фельдшера глава второго форта. – От меня ещё никто не убегал. К тому же, вы в моём доме, за дверьми охрана, везде камеры… Не лучше ли вам постоять минуту спокойно, пока я… хм… завершу своё дело?
Уточкин коротко, отчаянно огляделся, понял, что деваться ему действительно некуда, – и лицо его искривилось в рыдании.
- Пощадите! – крикнул фельдшер. – Пощадите, пожалуйста! Вы ведь понимаете, меня заставили, сам бы разве посмел… Пощадите, я для Вас что угодно сделаю, клянусь!
И Альберт совершенно отчётливо вспомнил, как испуганно жалась к нему Анечка, пока «самый лучший специалист», изображая фальшивое участие, поглядывал на Гая, намекая, что у него и так дел не меряно, так что папу с дочкой следует поторопить. Вспомнил узкий грязный лифт и исподлобья настороженный, без капли узнавания, взгляд. Вспомнил ведьму Линду, готовившуюся убить маленькую шнырку. Вспомнил ночь в Копытове и девушку перед капотом «Хаммера»; ту же девушку, переливающуюся всеми цветами радуги; опять её же, но входящую в отвесное пике… среди серости междумирья… лежащую без сознания… убегающую прочь…
- Вы уже сделали всё, что могли, – припечатал Долбушин.
Он не целился в эльба. Он не стремился даже прикоснуться к самому Уточкину. Просто повёл зонт вперёд, а затем сразу потянул назад.
Фельдшер ещё успел удивиться и понадеяться на пощаду, но через мгновение словно окоченел, разинул рот в беззвучном крике и, качнувшись вперёд, рухнул точно на кончик зонта…
Камень Каина жалел, страшно жалел, что его нынешний хозяин не маньяк-убийца. Всё-таки, это было неописуемым удовольствием – забирать жизнь себе.

Люди в метро встречаются очень разные. Веселые, грустные, хмурые, задумчивые, уставшие, опечаленные или, наоборот, окрыленные только им известными радостями. Ане всегда нравилось наблюдать за людьми. Порой ей казалось, что она соприкасается к чужим, абсолютно не имеющим к ней никакого отношения судьбам, и тогда шнырка невольно поражалась, насколько каждый из нас погружен в собственные проблемы и личную жизнь. Вот она сейчас куда-то едет. А рядом сидит мужчина с газетой и тоже куда-то едет. Они сидят рядом, касаясь друг друга плечами, но ведь едва ли даже будут помнить друг о друге через несколько минут. Для этого мужчины она, Аня, лишь случайно попавшая в кадр девушка из массовки его собственного фильма, называемого жизнью. У шнырки тоже есть собственный фильм, но проблема в том, что главные герои их фильмов едва ли когда-то пересекутся, а потому они совершенно неинтересны друг другу…
Аня не планировала выйти на какой-то определенной станции, просто доверилась потоку спешащих по своим делам людей, и в один момент толпа вытолкнула ее из вагона. Оказалось – почти в самом центре Москвы, станция «Театральная».
Девушка вышла из метро, и на нее неожиданно нахлынули воспоминания. Большая Москва оказалась такой родной, близкой, знакомой, принадлежащей только ей и отцу.
…Года два назад они тут были - ходили в театр. Аня прогуляла тогда школу. Вместе бродили по городу, ели мороженое и спорили о чем-то незначительном. А может и не спорили, но просто Аня, по своему обыкновению, любые собственные мысли подкрепляла большой порцией мимики и жестикуляции. А папа…папа улыбался, и девушка интуитивно догадывалась, что свою улыбку он дарит ей одной. Для Ани не было ничего роднее и теплее ее. Отец улыбался сдержанно, больше даже морщинками возле глаз, нежели губами, с большим количеством нежности во взгляде. Странно, что человек, взгляд которого обычно описывают как колючий и пронизывающий, может так улыбаться…
Аня стояла возле выхода из метро, одновременно счастливая и растерянная, что наконец-то снова увидит отца. Ей нужно так много ему рассказать! О ШНыре, о новых друзьях, обо всем, что стало для девушки неотъемлемой частью собственной жизни. Долбушина даже забыла, что ее внедрение в ШНыр – это план Гая. Как такое может быть? Неправда все это! Ведь это место такое светлое! И люди там необыкновенные – шныры! Шныры…шныр…Она же теперь шныр! Этим фактом, хоть и тайно, Аня ужасно гордилась. Она расскажет отцу – и он поймет. Он все понимает…всегда понимал.
На девушку кто-то налетел сзади. Вырванная из собственных мыслей, Аня наконец-то отошла чуть в сторону и, решившись, достала из рюкзака мобильный телефон. Вместе с радостью, у нее внутри зарождалось непонятное, абсолютно необъяснимое волнение.
Позвоню сначала домой, а если трубку никто не возьмет – поеду в главный штаб. Отец может быть и на работе, - решила шнырка.
Номер в памяти возник сам собой, как только девушка коснулась кнопок. Это был ее домашний. Из динамика доносились выжидательные гудки, и вместе с ними Аня слышала собственное сердцебиение, что отдавало где-то в висках. Несколько секунд показались вечностью, а потом трубку сняли. Девушка услышала знакомый сдержанный голос. Папа! Это я! Я! Я вырвалась из ШНыра, я в городе! Мы увидимся! Ведь правда?.. правда увидимся?! Я ужасно скучала!
Ей так много хотелось сказать и одновременно на нее нахлынули такие сильные эмоции, что Аня от растерянности упорно молчала, сопя в трубку. В какой-то момент ей показалось, что на том конце устали ждать ответа.
- Пап, это я, - тихо сказала Долбушина. Собственный голос она почему-то не узнала.

Отредактировано Рина (2012-03-18 00:52:42)

- Ты... у тебя что-то случилось?
На такой, казалось бы, простой вопрос девушка не смогла дать внятного ответа, запутавшись в ненужных словах.
- Да…то есть, нет…то есть я просто в Москве, отпросилась у Кавалерии и…подумала, если ты не занят…но если занят! Я хотела…
Аня на мгновение закрыла глаза, заставляя себя замолчать  и собраться с мыслями. Как обычно бывает в подобных ситуациях, слова все портили, мешали, перевирали, и вообще лучше бы было обойтись без них. Порой одним взглядом можно поведать намного больше, и убедить куда как сильнее. Проблема в том, что глаза через телефон как-то не транслируются.
Мимо прошла толпа болтающих ребятишек лет по восемь. Аня задумчиво провела их взглядом, все еще подбирая слова, которые бы подошли в данный момент.
- Папа! Я соскучилась! – вот так вот просто, коротко и понятно. В голосе девушки прозвучали нотки недовольства. Почему чуть что, так сразу что-то случилось? В конце концов, я же могу просто приехать или позвонить домой. Или не могу? А вдруг…вдруг за то время, пока я жила с Мамасей и в ШНыре, что-то кардинально поменялось?
Здравый смысл подсказывал Ане, что ничего такого произойти не могло, но внутри стало как-то неуютно и тревожно. Спеша домой, она  не подумала, что время текло не для нее одной, а события сменяли друг друга. У отца тоже наверняка есть, что рассказать Ане. Но ведь главное осталось неизменным – мы же все еще семья? Ведь правда? Кто-нибудь, скажите, что так оно и есть!
- Я в центре. Возле входа в метро, станция «Театральная». Помнишь, мы еще хо…
Телефон издал жалобный писк и всякая связь оборвалась. Девушка недоуменно оторвала трубку от уха, увидела, что телефон отключился, и одарила его неодобрительным взглядом  - мол, "ты вообще очень не вовремя взбунтовался и решил выкинуть очередной сюрприз". Аня попыталась опять включить аппарат, но тот, вероятно обидевшись, упорно сопротивлялся. Батарея села! – наконец дошло до шнырки. Она раздраженно выдохнула через нос. Вот они – издержки долгого пребывания в Школе Ныряльщиков. Нерпь на наличие зарядки она проверила, пару пнуфов на всякий пожарный тоже взяла, а банально зарядить телефон не додумалась! И что теперь делать? Топать прямиком домой или оставаться на месте? Ждет ли ее отец дома, или же все-таки выехал в город?
Аня подумала. Потом еще немного подумала. И еще. Но так ничего внятного и не решила. А потом на глаза девушки попался небольшой ларек с мороженым, и она, взвесив все за и против… направилась к нему.
Не знаешь, что делать – пойди поешь, - фыркнула шнырка, занимая очередь, которая двигалась очень медленно. Ссыпав всю мелочь в ладонь, девушка обнаружила, что хватит ей практически на любое, даже на шоколадный рожок. Вот его и возьму, - решила Аня, замечая, что пока она пересчитывала деньги, вперед нее влезла крупная дама в кокетливом розовом пиджачке и выражением вечной обиды на лице. С такими спорить -  себе дороже. Она мне двести раз докажет, что «её тут стояло», прежде чем я рот успею открыть. Ну и ладно, мне не жалко. Все равно я не знаю, что мне делать.

Отредактировано Рина (2012-03-18 18:25:03)

Аня все-таки отстояла эту проклятую очередь и купила себе долгожданный рожок. Девушка отошла чуть в сторону, останавливаясь возле фонарного столба, и стала усиленно бороться с упаковкой. Пока продолжалось это неравное сражение, претендентов на мороженое вмиг удвоилось. Шнырка услышала жалобное, едва различимое поскуливание, и опустила глаза. Возле ее ног сидела лохматая серая дворняга и подметала хвостом землю. Ее блестящие глаза-пуговки неотрывно следили за лакомством. Аня вздохнула, понимая, что всякое сопротивление бесполезно. Она даже легонько приподняла руки вверх, мол «сдаюсь».
- Только делиться будем по-братски. Тебе половину, и мне половину, - предупредила шнырка собаку. Та ничего не ответила, но довольно-таки дружелюбный голос Ани прибавил ей уверенности – она заскулила громче, носом обнюхивая кроссовок девушки.
- Ешь уже, - сказала шнырка, бросая на асфальт внушительных размеров кусок.
Вопреки всем надеждам, делиться по-братски так и не получилось. Голодная собака уплетала мороженое со скоростью света, и едва Аня успевала донести рожок до рта, уже снова взирала снизу вверх несчастными глазами.
- Все равно хорошо, что ты не Гавр. Тот бы уже мой второй кроссовок доедал.
Дворняга коротко гавкну, подтверждая, что и сама рада тому факту, что у них с гиелой общего очень и очень немного. Разве что наличие аппетита как такового. Аня машинально вскинула голову и на мгновение замерла. Ей на встречу шагала до боли знакомая фигура.
Мгновенно забытое мороженое полетело на землю - на радость дворняге и к глубокой печали дворника.
- Па-а-аа-ап! – радостно закричала Аня, срываясь на бег. Несколько прохожих неодобрительно покосились в ее сторону, но девушка их не замечала. Она налетела на отца, чудом не сбив того с ног, и сильно-сильно к нему прижалась. Потом немного отстранилась, жадно рассматривая родное лицо, быстро поцеловала в кончик носа, и снова уткнулась лицом куда-то в район воротника идеально наглаженной рубашки. Сердце радостно отстукивало чечетку.
- У меня телефон сел! А ты приехал! – озвучила она и так всем известные факты. Счастье буквально плескалось  через край, брызгало во все стороны, попадало на случайных прохожих и заставляло тех невольно останавливаться на несколько мгновений и рассеянно улыбаться. Аня крепко сцепила руки в замок, не желая и на миллиметр отдаляться от отца.
Если кому надо, пусть клешнями отрывают. Сама и с места не сдвинусь! Никогда-никогда!
- Я тебя люблю, - прошептала она, зная, что папа услышит. Девушка поняла, что отца ей не хватало куда больше, чем она могла себе представить. Даже самые незначительные, казалось бы, мелочи, связанные с отцом, оказались дороже любых благ и наслаждений. Тихий голос, острые лопатки, выразительные, чуть грустные глаза… Даже запах его туалетной воды, немного резковатый, но такой свой,  знакомый – всё ее, до последней детали.

Отредактировано Рина (2012-03-20 03:01:02)

День выдался отвратительным. Такси запоздало, из-за чего Алене пришлось долго торчать на ветру с охапкой пакетов. Бумажных пакетов, в которые упакованы дорогие вещи не менее дорогих брендов.
Теперь плоды недавнего шоппинга отправились на квартиру Щевцовой, а сама Алена решила посидеть в кофейне. Дело было в центре, выбор заведений оказался довольно широк. Но каблуки Алены уж точно вели хозяйку не в Шоколадницу. Что такой женщине, как Шевцова, делать в этом прибежище студентов, падких на красивую жизнь. Алена может позволить себе лучшее. Самое лучшее, что можно найти в этом пыльном месте.
Какой отвратительный шум. И еще эта лимита ест мороженое посреди улицы. Не понимаю, как можно есть что-то дешевле двадцати евро. Да еще из этих ларьков.
Из-под солнечных очков, надетых из-за неожиданно яркого осеннего солнца, Алена окинула «ларьки» презрительным взглядом... И ровный стук ее каблуков прервался.
Долбушин? А этому что здесь понадобилось? И девчонка. Потянуло на молоденьких? Гай бы оценил.
Алена вспомнила, что утром шеф зачем-то ездил к Долбушину. Связь между событиями была пока неочевидна. Это не делало ситуацию менее интересной. В такие игры Шевцова играть любила.
Незамеченной проскользнув за стекло одной из ненавистных «забегаловок», Алена приготовилась наблюдать спектакль. Финансист в главной роли делал эту игру полезной для основной работы. А уж то место, где у людей предполагается душа, просто наливалось счастьем при одной мысли, как замечательно будет посмеяться над происходящим.
Для полноты удовольствия Шевцова связалась с тем, кто ее терпеть не мог. Это могло быть вполне взаимно, но на мелких сошек Алене было плевать.
- Каюшенька! Рви когти на Театральную, дорогой. Здесь творится невообразимое. Тебе понравится. Я настаиваю.
Фальшиво-дружелюбно высказанный приказ должен быть скоро исполнен. Шевцова думала было заказать местного пойла, но решила воздержаться от экспериментов с организмом.

- Учитывая же, что рассказ о моих делах неминуемо перетечёт в этот самый разговор, я предлагаю для начала с удобством устроиться за каким-нибудь дальним столиком этого кафе. Согласна?
Аня рассеяно кивнула, и вдруг резко подалась вперед, обняв отца за плечи через спинку водительского кресла, тем самым не давая ему возможности выйти из машины. Девушка щекой прижалась к холодной коже сидения, в зеркале улавливая отражение глаз Долбушина.
- Я буду слушать даже про твои бесконечные контракты, честно-честно, - пообещала она. Обычно с такой интонацией говорят провинившиеся дети, что слезно обещают после очередной шалости – «мы больше не будем!». Несмотря на долгую разлуку, к отцу она привыкала очень быстро. Словно и не расставались. И ничего странного в этом нет, если разобраться. То, что она и отец вместе – это правильно, естественно. Это как…ну, к примеру, как пег с крыльями. Вот он летал всю жизнь, а потом неожиданно крылья забрали. Пег тосковал, так и не смог смириться с потерей, но как только крылья вновь к нему вернулись – все стало на свои места.  И никто не видит в этом что-то необыкновенное. И только  сам пег помнит, как плохо и больно без крыльев.
Они выбрались из машины и поспешили внутрь небольшого, но на вид очень уютного кафе, так как погода оставляла желать лучшего. Внутри действительно было очень уютно, по-домашнему  тепло. Здесь пахло сдобой, и еще каким-то сложно уловимым сладким ароматом неизвестных цветом. Тихая музыка не мешала, персонал был приветлив и вежлив. Не сговариваясь, Аня и Долбушин заняли дальний столик возле окна. Отсюда прекрасно просматривался почти весь зал, в то время, как ни них самих внимание обратят чуть ли не в последнюю очередь. Подошла средних лет официантка с уместной улыбкой на лице, и отдала два меню. Девушка начала рассматривать его с конца.
Опять мороженое?  Хотя почему «опять»? То почти целиком и полностью досталось собаке.
Аня внимательно изучила меню на предмет разновидностей мороженого. Сладкого лакомства оказалось…много, даже чересчур. Пришлось действовать методом исключения, отметая вариант за вариантом. В результате такого маленького субъективного тендера, в финал вышли два вида – «Ягодное» и «Шоколадное». Но далее шнырка выбрать так и не смогла, вероятно, они оба  получили первое место. Можно, конечно, и два сразу, но не осилю. Да и на Кузепыча с его жабкой походить не хочется.
Аня опустила меню, и, хитро прищурившись, посмотрела на папу, который уже давно определился с собственным заказом. В теории «коварный план» был почти идеален. Осталось воплотить его в жизнь.
- Пап, а давай…м-м-м…я буду «Ягодное» мороженое, а ты - «Шоколадное». Ты же вроде ничего не имеешь против шоколада, - осторожно, и почти ненавязчиво предложила она, на манеру Лары хлопая ресницами. Конечно, получилось не так эффектно, как это делает блондинка, но тоже очень убедительно. Да такому взгляду грех отказать! А потом я попробую у папы немного «Шоколадного».
Официантка пошла относить заказ на кухню. Аня довольно откинулась на спинку.
- Можно мы потом еще домой заедем? Я некоторые теплые вещи заберу, - в голове у Ани, как всегда, была полная неразбериха. Полные различных эмоций мысли как всегда переплетались с самыми обычными, бытовыми, повседневными, напоминая бессмысленные рваные фразы. Осенью в Шныре холодно...Интересно, а Кавалерия будет меня домой отпускать иногда?.. Вот засада, это же еще с ней еще поговорить надо! И надо еще взять что-то на ноги теплое и неубиваемое. По Копытово ходить-то.. Когда поедем с папой к Гавру, скажу, чтоб не одевал костюмы, жалко же будет, если испортит. Вот вопрос: а меня вообще из ШНыра  не выгонят? Да нет, вроде не должны… Еще надо взять шапку…

Отредактировано Рина (2012-03-28 19:35:48)